Об шее лебедя, груди, барабане!

«О шея лебедя, о грудь, о барабан!»

Начало известного рассказа Карела Чапека «Поэт», изданного в 1928 году. Инспектор Мейзлик начинает расследование убийства. К сожалению, ни один свидетель не обратил внимания на номер автомобиля, цвет и даже модель кузова. Вырисовывался, как теперь говорят, стопроцентный висяк или глухарь.

Внезапно выяснилось еще одно свидетельство, которое не отразилось в протоколе. Это был поэт по имени Нерад – человек впечатлительный и, по мнению его товарища, совершенно непригодный для дачи показаний. Но инспектор Мейзлик был упорным человеком и решил всерьез заняться поэтом. После краткой беседы с Нерадом инспектору стало понятно, что шансов раскрыть преступление по горячим следам уже не осталось. Вдруг поэт вспомнил, что под впечатлением утренней трагедии написал стихи…

Затем мне пришлось привести слова Карела Чапека: «Закрыв глаза, поэт начал декламировать».

В ряду домов окна гасли за решёткой.
Рассвет уже играл на мандолине.
Краснела дева
В дальний Сингапур
Вы уносились в гоночной машине.
Повержен в пыль надломленный тюльпан.
Умолкла страсть Безволие… Забвенье
О шея лебедя!
О грудь!
О барабан и эти палочки —
трагедии знаменье!

— Вот и все, — сказал поэт.
— Что все это значить? — спросил Мейзлик. — В чем здесь суть?
— Какого происшествия? — удивился поэт. — Непонятно что имеете в виду?
— Не совсем так, — критически изрек Мейзлик. — Из всего этого я не могу понять, что «пятнадцатого июля в четыре часа утра на Житной улице автомобиль номер такой-то сбил с ног шестидесятилетнюю нищенку Божену Махачкову, бывшую в нетрезвом виде. Пострадавшая отправлена в городскую больницу и находится в тяжелом состоянии». Обо всех этих фактах в ваших стихах, насколько я мог заметить, нет ни слова. Да-с.
— Всё это внешние факты, сырая действительность, — сказал поэт, теребя себя за нос. — А поэзия — это внутренняя реальность. Поэзия — это свободные сюрреалистические образы, рожденные в подсознании поэта. Это зрительные и слуховые ассоциации, которыми должен проникнуться читатель. И тогда читатель поймет, — укоризненно закончил Нерад.
— Пожалуйста! — воскликнул Мейзлик. — Ну, хорошо, дайте мне ваш текст. Спасибо. Итак, что здесь написано? Гм… «Дома в строю темнели сквозь ажур…» Почему в строю? Объясните это.
— Улица житняя, — спокойно произнёс поэт. — Две шеренги построек. Внимательнее присмотритесь?
— А разве это не Национа́льный проспект? — с усомнением спросил Мейзлик.
— Поскольку Национальный проспект имеет извилистую траекторию, — последовало категоричное заявление.
— Итак, продолжаем: «Рассвет уже играл на мандолине…» Принято. «Краснела дева…» Прошу прощения, но где тут дева?
— Заря, — лаконически пояснил поэт.
— Ах, извольте. «В Сингапур удалились на гоночном автомобиле» ?
Поэт пояснил, что так, вероятно, воспринимал автомобиль.
— Он был гоночный?
— Не знаю. Возможно, гонялся просто куда-то очень быстро. Как будто бы хотел добежать до края мира.
— Да, понял. В Сингапур? Но зачем именно в Сингапур?
Поэт пожал плечами.
— Возможно, это из-за того, что там живут малайцы.
— Чем тут занимаются малайцы?
Поэт замялся.
— Машина, скорее всего, была коричневого цвета, — подумал вслух. — Там непременно что-то коричневое присутствовало. Иначе как появился бы Сингапур?
— Значит, — произнес Мейзлик. — Несколько свидетелей утверждали, что машина была синего, темно-красного и черного цветов. Кому доверить версию событий?
— Мне кажется,— сказал поэт,— мой цвет симпатичнее для глаза.
— «Повержен в пыль надломленный тюльпан», — продолжал читать Мейзлик. — «Надломленный тюльпан» же, так сказать, пьяная побирушка?
— Так писать о ней было невозможно! — с раздражением произнёс поэт. — Была она женщиной, всё! Понятно?
— Да! А это: «О шея лебедя, о грудь, о барабан!» — Бессознательные образы?
— Пожалуйста, — попросил поэт, наклонившись вперед. — «О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки»… Что же всё это значит?
— То же самое и я спрашиваю,— с иронией сказал полицейский служащий.
— Подождите, — думал Нерад. — Какие-то мысли возникли у меня из-за этих образов… Не кажется ли вам, что фигура напоминает лебединую шею? Вот посмотрите.
И он написал карандашом «2».
— Ага! — уже не без интереса воскликнул Мейзлик. — Ну, а это: «о грудь»?
— Это же число три, оно построено из двух кружочков, верно?
— Ещё баquetas и палочки! — восторженно прокричал.
полицейский чиновник.
— Барабан и палочки… — размышлял Нерад. — Барабан и палочки… Такое наверно означает пять. Посмотрите, — он записал цифру пять. — Нижняя часть напоминает барабан, а сверху расположено несколько палочек.
— Ну так, — произнёс Мейзлик, записывая на бумажке число «235».
Вы точно знаете, что номер машины был двадцать три пять?
— Номер? Его не видел, — категорично ответил Нерад. — Хотя точно помнится что-то подобное, иначе бы не написал о нём.
На мой взгляд, здесь самое подходящее расположение. С вашим мнением согласны?

Через два дня Мейзлик посетил Нерада. В это время поэт был бодр и пытался усадить приехавшего сотрудника полиции на стуле, но не мог этого сделать из-за присутствия девушки.
— Быстро схожу, — сказал Мейзлик. — Только скажу, что это точно был автомобиль с номером двести тридцать пять.
— Какое авто? — испугался поэт.
— «Про шею лебедя, про грудь, про барабан и эти палочки!» — воскликнул Мейзлик. — И про Сингапур верно. Машина была коричневой.
— Вот оно, — сказал поэт. — Внутренний мир всё понимает. Позвольте прочесть пару стихов, теперь смысл станет ясен.
— Поздрастуйте в другой раз! — ответил полицейский чиновник. — Пусть случится вновь такой случай. Хорошо?

Чапек, автор этого рассказа-шутки, знал, что истинное его значение не в юморе. Глубина текста заключена в абзаце: «Поэзия — это свободные сюрреалистические образы, рожденные в подсознании поэта, понимаете? Это те зрительные и слуховые ассоциации, которыми должен проникнуться читатель».

То же можно сказать и о любом художнике: будь то композитор, скульптор, режиссер или фотохудожник.

Подходим к сути. Почему вспомнил Чапека? Месяц полтора назад увидел фотосессию Анны Часовских. Важно отметить, что Анна не только фотограф, но и человек, разбирающийся в автомобилях. Материалы не совсем воспринял. Позвонил Анне в Питер и задал вопросы: почему именно Audi A7? Почему девушки именно в таком облике? Что хотел сказать? Только девушки? И тому подобное. Когда Анна отвечала неопределенно – «не знаю, так мне показалось, возможно, мое виденье» – вспомнился Чапек. Уверен, любой художник – проводник идей, ассоциаций, образов из другого измерения. Способности, талант и гениальность определяются лишь глубиной восприятия этого потока и адекватностью его трансляции.

После разговора с Анной я взял А7 на тест-драйв и пытался соединить свои впечатления от фотосессии с ощущениями во время поездки. Что-то меня зацепило, хоть это и странно. Посмотрите этот видеоролик, но уже без моих комментариев.